100 лет назад родился советский разведчик и диверсант Иван Кудря

«ИВАН, НЕСМОТРЯ НА СОВЕТЫ, ВЕЛ СЕБЯ НЕОСТОРОЖНО... ВЛЮБИЛСЯ В АРТИСТКУ — РАЮ»

Раиса перевела свои часики на два часа назад. Ей можно было выходить на улицу после 18-ти. Как и все артисты, она получила специальное разрешение. Иначе как бы возвращалась домой со спектаклей? Впрочем, как правило, приму Киевской оперы Раису Окипную до дома сопровождали офицеры.

Иван Кудря (оперативный псевдоним Максим) возглавлял подпольную группу в оккупированном Киеве. Погиб в застенках гестапо в июле 1943-го

Ей симпатизировали начальник украинской полиции полковник Гриб, шеф городской полиции майор Штунде, заместитель начальника генерального комиссариата по Киевской области фон Больхаузен. В театре сплетничали, что один венгерский генерал сделал ей предложение руки и сердца и она пообещала подумать.

Иван Кудря бывал на спектаклях Раи, когда она доставала билет или контрамарку, чаще просто преподносил ей букет у служебного входа. Однажды, сидя в зале, он в уме составлял план взрыва театра во время большого собрания украинской и немецкой верхушки. В последний момент собрание отменили.

Влюбленным не хотелось расставаться, и они, если выпадали безмятежные минуты, шли туда, где обычно прогуливаются парочки, — в надднепровский парк. Мимо развалин Крещатика, мимо скрипящей напротив Бессарабского рынка виселицы, мимо немецких патрулей. Несколько месяцев в тылу врага, балансирования на острие лезвия сделали свое дело, у них притупилось чувство опасности.

Дмитрий Соболев, еще один чекист, оставленный, как и Кудря, в оккупированном Киеве для разведывательной и диверсионной работы, все видел и ворчал: «Доходитесь!». Не послушали. Когда узнал, что их арестовали, открыл школьную тетрадку, которую выпросил у дочери знакомого подпольщика, и при свете огарка (электричеством пользовались только немцы) записал:

«Иван, несмотря на советы, вел себя неосторожно. Встречался и ходил по паркам, быв. под постоянным наблюдением гестапо. Влюбился в артистку — Раю. Гулял с ней в парках и скверах ежедневно, встречал ее у театра, провожал домой, подносил букеты цветов».

Оперная прима Раиса Окипная пользовалась успехом у немецких ценителей высокого искусства

Это был один из пунктов отчета Соболева о причинах провала группы Кудри. Писал на тот случай, если вдруг и он провалится. Кто-нибудь найдет тетрадь, узнает, как что было. Сам Дмитрий Соболев был на несколько лет старше Ивана Кудри, осторожнее и предусмотрительнее, поэтому продержался на восемь месяцев дольше.

А что, если Соболев написал то, о чем только подозревал, но не знал точно? Из разных свидетельств об отношениях разведчиков, оставленных в Киеве, складывается впечатление, что они, может быть, сами того не сознавая, соперничали друг с другом в дерзости, смелости, удачливости. Не оттого ли записи Соболева о Кудре грешат отстраненной суровостью?

Но вот находим в деле еще одно прямое свидетельство — Лидии Мирошниченко, одной из подруг Раисы Окипной:

«Иван Данилович часто встречался с Раей, их связывала не только подпольная работа, но и взаимное глубокое уважение, которое перешло во взаимную любовь».

«РАЯ ВЗЯЛА У МЕНЯ ТУФЛИ ПЕРЕД АРЕСТОМ И ДЕНЕГ ТАК И НЕ ОТДАЛА»

Самой близкой подругой Раисы Окипной была Евгения Бремер. Несмотря на значительную разницу в возрасте (Рае в 41-м исполнилось 27 лет, Жене — 41 год), душевно они были близки. Дочь видного большевика, русского немца, Евгения в 20 лет записалась добровольцем в Красную Армию, вышла замуж за чекиста и после его расстрела год просидела в тюрьме как жена «врага народа».

Женя и Рая жили в одном доме на улице Чкалова, 32. Вместе выручили нескольких красноармейцев, попавших в Дарницкий лагерь для военнопленных. Назвались их родственницами и «забрали домой». Иногда такой фокус проходил. Евгении помогал ее статус фольксдойче.

Близкая подруга Окипной Евгения Бремер была дочерью видного большевика, русского немца. В 20 лет она добровольно записалась в Красную Армию, вышла замуж за чекиста и после его расстрела год просидела в тюрьме как жена «врага народа»

Часто подруги на пару флиртовали с немецкими ценителями киевской оперы и другими интересовавшими подполье офицерами. Из письма Лидии Мирошниченко:

Однажды какая-то женщина, увидев Раю на другой стороне улицы, чуть не со слезами на глазах бросилась к ней, обнимала, целовала. Говорила, что помнит ее по винницкому театру, на подмостках которого Раиса блистала до войны, и как здорово, что они встретились снова. Окипная не узнала землячки, но та была так искренна, а Рая так тосковала о прошлом, что они вместе дошли до театра и быстро сдружились.

Женщину звали Наталья Францевна, по первому мужу-немцу — Грюнвальд. Ее прозвали на опереточный манер Нанеттой. Она растрогала Раю рассказом о втором муже, который мучается в тюрьме гестапо.

Рая рассказала о Нанетте Ивану, и он решил, что новая знакомая может быть интересна подполью. Прежде всего тем, что заведует лабораторией в больнице на Трехсвятительской, значит, у нее есть доступ к химикатам. Кудре нередко приходилось подделывать документы и выводить на них старые данные. К тому же, введя в группу работницу кондитерской фабрики имени Карла Маркса, он задумал отравить конфеты. Одно только это дает представление о той жуткой реальности, в которой существовали эти люди. Наверное, Кудря оправдывал свое решение пойти на такую диверсию тем, что конфетами наслаждались в основном немцы и полицаи.

Когда Рая представила Нанетте Ивана как своего жениха, та забросила еще один крючок: влюбленные могут приходить в ее пятикомнатную квартиру на улице Кирова. Она, мол, целый день на работе, будьте как дома, не стесняйтесь.

«Иван Данилович (Кудря. -Авт.) сказал Жене и Рае, чтобы они познакомились с немцами и те заходили к ним в дом. В тот же день Женя и Рая были на базаре и познакомились с немцами-железнодорожниками, они стали бывать в их доме. Женя часто говорила: «Я не могу их видеть». Но Иван Данилович говорил, что надо терпеть и показывать, что вы довольны».

Ближайший помощник и фактически заместитель Ивана Кудри украинский чекист Дмитрий Соболев

Заманчивое предложение заставило подпольщиков забыть об осторожности. В квартире на Пушкинской, 37 у Марии Груздовой, мужем которой, по легенде, был Иван, жили еще ее мать, свекровь (мать пер­вого мужа Груздевой, расстрелянного в 37-м) и их сын. Дома у Раи всегда родители — мама и папа-священник, инвалидом вернувшийся из сталинского лагеря.

Здесь надо сделать небольшое отступление и сказать, что впервые о группе Ивана Кудри публично заговорили в 1963 году. В дела киевского чекистского подполья был посвящен генерал-майор КГБ Виктор Дроздов, один из сослуживцев главного шефа советских разведчиков и диверсантов Павла Судоплатова. После расстрела Берии и ареста Судоплатова как «пособника Берии» Виктора Дроздова отправили на пенсию. Но он обрел второе дыхание, заведуя общественной приемной популярной газеты «Неделя». Приближалось 20-летие Победы, и Дроздов предложил газете напечатать собранный им материал о погибшем коллеге Иване Кудре. Документальная повесть «Два года над пропастью» имела огромный успех, студия Довженко поставила по ней одноименный фильм.

Вот и Раиса Окипная перед встречей с Нанеттой думала о Виннице. Кудря стал получать сообщения о том, что немцы перебрасывают туда специальные войска, затевают какое-то секретное строительство, готовятся к приезду высоких чинов. Он решил разведать, что к чему. Рая вызвалась съездить туда будто бы навестить театр, начала хлопотать о разрешении на поездку перед своими немецкими поклонниками.

Кудря не мог знать, что речь идет о строительстве ставки Гитлера, и не оценил степени риска. Как раз тогда и возникла особо секретный агент СД Нанетта. Она была незаурядной актрисой и переиграла и певицу Раису Окипную, и разведчика Ивана Кудрю.

Генерал Дроздов так написал о Нанетте:

«...в тюрьме умирает ее муж — украинс­кий журналист, коммунист, подпольщик, а в это время к ней на свидания приходит гес­таповец Шарм — тот самый, который на допросах истязает ее мужа. Скоро она станет особо доверенным агентом СД в Виннице, а потом в Судетской области».

В литературной обработке повести «Два года над пропастью» генералу Дроздову помогал журналист Евсеев. Вместе они разыскали Нанетту, осужденную, но вышедшую на волю после амнистии, чем, кстати, были очень возмущены, и подняли перед прокуратурой вопрос о ее водворении назад, за колючую проволоку.

Мать Ивана Кудри Анисия Захарьевна растила сына без мужа, отца Ваня не помнил

В своем репортаже Дроздов и Евсеев рассказали, что когда группа Кудри была разгромлена, шеф и любовник Нанетты Шарм устроил ей очную ставку с Раисой. Увидев приму оперного театра избитой до черных синяков, Нанетта всплакнула. Шарм спросил, неужели ей так жалко партизанку? Она ответила: по-человечески жалко, а как врага — нет.

Дроздову и Евсееву Нанетта описала, как Окипная выглядела на допросе: «Одежда разорвана. На ногах у нее были мои туфли... Рая взяла у меня туфли перед арестом и денег так и не отдала».

Упоминание о предательнице находим в Хронике текущих событий: «Грюнвальд Наталья Францевна, 1912 г. р., осуждена на 25 лет. Ее сын, приговоренный по одному с ней делу, находится в 35 лагпункте Пермских лагерей». И в другом выпуске Хроники: «Грюнвальд Наталья Францевна — героиня (следовало сказать, антигероиня. -Авт.) фильма «Два года над пропастью». Арестована в 40-х годах, приговорена к 25 годам, амнистирована в 56-м году, но по личному распоряжению Генерального прокурора Руденко в 62-м году возвращена в лагерь. В предъявленных ей обвинениях виновной себя не признает».

Где-то там, в гулаговских дебрях, следы Нанетты затерялись.

«НА МЕНЯ ВОЗЛАГАЛАСЬ ЗАДАЧА — БЫТЬ ЖЕНОЙ Т. КУДРИ»

«В 1937 году ее муж Ярута Н. С. — преподаватель Киевского университета — был арестован и расстрелян (посмертно реабилитирован)».

В тот год рядом с Иваном Кудрей жила еще одна женщина — Мария Груздова. Как было определено легендой, с которой его оставили в Киеве, не то невеста, не то жена. По той же легенде, он был учителем украинского языка Кондратюком, сыном репрессированного священника из городка Мерефа и в Киев приехал к Груздовой.

К началу войны уже четыре года Мария была вдовой преподавателя Киевского гос­университета. Из справки, подписанной 30 декабря 1963 года председателем украинского КГБ В. Никитченко:

После ареста немцы истязали Раису Окипную с особым цинизмом, мстя за свои прежние восторги

Упоминание о Никаноре Яруте можно найти в так называемых «Сталинских списках» людей, расстрелянных по личному указанию Сталина или его ближайшего окружения. Приговор в отношении Н. Яруты был приведен в исполнение 26 июня 1937 года.

Некоторые исследователи считают, что Мария Груздова не знала о казни мужа и надеялась сотрудничеством с органами облегчить его участь в лагере. Но в справке В. Никитченко говорится: «Охотно дала согласие остаться в Киеве для выполнения задания».

Генерал Дроздов поддерживал это мнение: «Рассказывают, что когда ее (Марию Груздову. - Авт.) попросили взять на квартиру Кудрю, она заплакала — не от страха, а от сознания, что ей, жене человека, наказанного советской властью, доверяют такое важное задание, как охрана жизни нашего разведчика».

Спустя два года после разгрома группы Груздова доберется до Большой земли и представит отчет о киевском подполье, который передадут наркому госбезопасности Всеволоду Меркулову. В своем докладе она рассказала:

«На меня возлагалась задача — быть женой т. Кудри и любым путем проникнуть в общество, использовав своих знакомых, и втянуть в эту среду т. Кудрю для того, чтобы замаскировать его, а также вести изучение людей, которые остались в Киеве при вступлении немцев».

Миловидная, на первый взгляд беззащитная блондинка, Мария не терялась ни при каких обстоятельствах. Не однажды она попадала в передряги, в которых другие пропали бы с головой, а она выходила сухой.

Она нашла нужные связи и стала домоуправом на улице Кузнечной (теперь Горького), 4/6, где обосновался вербовочный пункт абвера. Руководил им майор Майер. Его люди отбирали агентуру в основном из украинских полицаев, военнопленных, красноармейцев-дезертиров, иногда из молодых, наивных и голодных. Подписав контракт, каждый получал тысячу рублей (1 марка равнялась 10 рублям), колбасу, восемь килограммов муки, по четыре килограмма сахара и круп, после чего Майер посылал их в полтавскую школу шпионов. Спустя три месяца новоиспеченных диверсантов забрасывали в советский тыл.

Со временем выяснилось, что Майер — еще до войны завербованный немецкий шпион, уроженец Киевской области, выпускник Киевского политеха и что зовут его Антон Мильчевский. В 1936-м он был осужден за шпионаж, но в 1940-м благодаря договору с Германией выслан по обмену заключенными. Очень скоро он вернулся на бывшую родину в майорских погонах. В архиве КГБ хранится протокол допроса Мильчевского-Майера от 28 августа 1952 года, в котором он признает свою вербовочную и разведывательную деятельность в Киеве.

Окна квартиры, где Мария Груздова держала свое домоуправское хозяйство, выходили как раз на окна конспиративной квартиры Майера. На правах мужа домоуправа Иван Кудря часто заходил в здание на Кузнечной и вскоре стал располагать данными о многих его посетителях. Списки, составленные Кудрей, помогли после войны найти большинство из них. Мария настолько вошла в доверие к Майеру, что он и ее едва не отправил в полтавскую разведшколу.

Как-то Кудря, отчаявшись выйти на связь с Центром, надумал перейти линию фронта и лично доложить начальству обстановку. По дороге его арестовали и заперли в Дарницкий лагерь. Иван умудрился черкнуть записку и передать с каким-то мальчиком Марии. Она примчалась и выручила его.

Мария была рядом, когда на улице он лоб в лоб столкнулся со своим бывшим подследственным Степаном Усатым, ставшим переводчиком в полевой жандармерии. Несмотря на попытку Кудри изменить внешность — он отрастил усы, носил вышиванку и брыль, — Усатый узнал его. Но не сдал Кудрю в гестапо, а, наоборот, Кудря перевербовал Усатого, и он стал приносить Кудре сведения о предателях. Это Усатому принадлежит первое упоминание о подозрительной активности немцев под Винницей. Впоследствии Усатый, по одним данным, был расстрелян в гестапо, по другим — ушел вместе с полевой жандармерией при ее передислокации.

Благодаря рассказу Груздовой эпизод с Усатым вошел в переработанном виде в кинофильм «Подвиг разведчика» (с Кадочниковым в главной роли). В знаменитой сцене на ступеньках кинотеатра «Арс» главный герой сталкивается с немецким разведчиком, бывшим подследственным НКВД, шантажирует его и заставляет выдать немецкие секреты.

Похоже, Мария глубоко вошла в роль телохранительницы и жены своего начальника Ивана Кудри. В московском отчете она в сердцах обронила фразу:

«Хотя у меня с ним (с Кудрей. -Авт.) были жуткие неприятности личного порядка, но это личное остается личным, а общее — общим, и я этого никогда не смешиваю».

Не слышны ли здесь нотки уязвленного самолюбия? Может быть, Мария ревновала?

«ИМЕННО МОЯ ГРУППА ПРОИЗВЕЛА ТЕ ДИВЕРСИОННЫЕ АКТЫ В КИЕВЕ, КОТОРЫЕ ПРИПИСЫВАЛИ СЕБЕ НЕКОТОРЫЕ РАБОТНИКИ НАШИХ ОРГАНОВ»

При подготовке Кудри к подполью руководство интересовала не столько Груздова, сколько ее квартира в самом высоком в Российской империи 12-этажном «небоскребе Льва Гинзбурга». Из окон дома по улице Институтской, 16 (теперь там гостиница «Украина») открывался отличный обзор Крещатика.

Квартиру упаковали оружием, шифрами, деньгами, фальшивыми документами и бланками, одеждой и продуктами.

Видели, наверное, Иван Кудря и Мария Груздова, как 19 сентября 1941 года по Крещатику прошагала первая колонна немцев. Уже на следующий день после вторжения на двери «дома Гинзбурга», как и всех других киевских зданий, висел первый приказ немецкого военного коменданта:

«Всем гражданам города Киева и его окрестностей немедленно, в течение 24 часов, сдать в комендатуру огнестрельное оружие, приемники и противогазы. За невыполнение — расстрел!».

Очередь в магазин «Детский мир», где складировали принятые от населения приемники, не иссякала несколько дней. Считается, что свой приемник, начиненный взрывчаткой, Кудря занес в подсобку 24 сентября. Историк Татьяна Евстафьева говорит, что в своем первом отчете в Москву Иван Кудря доложил о взрыве «Детского мира».

Стоило вспыхнуть «Детскому миру», как сдетонировала взрывчатка, заложенная в здание комендатуры, находившейся на противоположном углу. Рассказывали, что взрывная волна вынесла коменданта через окно и шмякнула об асфальт.

Однако на честь подрывников (теперь кому-то представляется — геростратову честь, а тогда считали — Киев начистил морду нацистам, показал, что войти в город еще не означает овладеть им) претендовала и другая группа чекистов, оставленных в Киеве.

Это была группа Виктора Карташова, в тесной связке с которым находился Дмитрий Соболев. Сидя в 1946-м в киевской тюрьме по подозрению в предательстве, Карташов написал своему руководителю Павлу Судоплатову, который лично отправлял его на задание:

«Я утверждаю и доказываю, что именно моя группа произвела те диверсионные акты в Киеве, которые приписывали себе некоторые работники наших органов».

После войны Виктор Карташов был признан виновным в измене родине, осужден к 25 годам лагерей, но срок не отбыл, потому что в 1950-м в возрасте 43 лет умер в тюрьме.

Сторонников двух версий авторства подрыва Крещатика могло бы примирить предположение, что приемников, начиненных взрывчаткой, было два, а может, и больше — по количеству подпольных групп. Но вот Мария Груздова в своем отчете написала:

«Соболев говорил, что как будто бы это их работа... В Лавре я не была, но слышала, что там были взрывы».

Неужели Кудря скрыл от нее свою причастность к такой громкой акции?

Итак, «Детский мир» и комендатура взлетели на воздух. Вслед за этим взорвался расположенный неподалеку кинотеатр «Старт». Там как раз культурно отдыхали немецкие солдаты. На Крещатике гремела настоящая канонада. Очевидцы рассказывали, что оглушенные грохотом голуби взлетали и тут же падали замертво, поджаренные языками многометрового пламени.

На следующий день был взорван и «Дом Гинзбурга». Мария Груздова рассказала в своем докладе:

«Не знаю, как получилось, но дом был минирован. Все продукты, документы, оружие, бланки паспортов и т. д. погибли, так как мы просто не в силах были все это вынести. Почему? Потому, что немцы выгнали из дома до единого человека, окружили весь район и сутки никого не допускали к дому. Немцы тоже в дом не заходили, так как они имели точные сведения, что дом заминирован».

Любопытно: немцы «имели точные сведения, что дом заминирован», а киевские чекисты — нет! Иначе кому пришло в голову создать конспиративную квартиру для своего резидента в доме, предназначенном к уничтожению? Или наоборот — как могли заминировать дом, где базируются свои разведчики? И еще одно: откуда Груздова знала, что немцы «имели точные сведения»?

«ГДЕ-ТО ДАЛЕКО ИДУТ ГРИБНЫЕ ДОЖДИ»

Мало того что Кудря, Груздова и ее семья лишились крова, средств к существованию и связей, так еще и очень скоро пе­рес­тала работать рация, оставленная для группы в доме Евгения Линкевича. Подвал, где ее спрятали, оказался сырым, и батареи вышли из строя. К тому же двое радис­тов, обслуживавших рацию, привлекли внимание полиции. Пришлось отправить их на Большую землю.

Груздова задействовала свои связи, и они с Кудрей поселились в квартире на Пушкинской. Он специально выбрал верхний этаж, чтобы в экстремальной ситуации можно было уйти по крыше. Для отвода немецких глаз Мария достала ему справку из мединститута, куда он якобы был зачислен студентом. Как-то решилась проблема с деньгами. Судя по ее показаниям у них были даже золотые царские монеты.

Удивительно, но очень быстро Кудря собрал новую группу. Тогда в нее и попали Женя Бремер и Рая Окипная. А вот рацию и радистов взять было неоткуда.

Москва, очень заинтересованная в деятельности Кудри, направила в октябре 1941-го в Киев связных-парашютистов Лидию и Анатолия Трусовых. С ними летел радист, но при неудачном приземлении он разбился. Не удалось Трусовым доставить в целости и рацию. Зато они познакомились со многими членами группы Кудри и по возвращении составили отчет обо всем увиденном.

Из того, что Кудре удалось сделать, Трусовы отметили создание семи диверсионных групп, выпуск и распространение листовок, сбор материала для анализа экономического положения в Киеве и прилегающих районах, а также:

«Имеется абсолютно полное представление о всех укреплениях и минировании, о наличии военных школ и местонахождении крупнейших военных штабов и учреждений, о настроении и внутренней борьбе отдельных группировок... Группа проникала в высшие немецкие круги через Зою (имеется в виду Раиса Окипная. -Авт.), владеющую прекрасным голосом, и ее подругу — немку Женю».

В свою очередь Кудря попросил, чтобы Центр передал ему необходимые вещи — «рацию, миниатюрные адские машинки» для подбрасывания в карманы, устройства для уничтожения отдельных лиц без звука, бланки паспортов, оккупационные марки».

К перечню Иван добавил:

«Хороший материал или наряды для актрисы Зои (Раи. -Авт.)». Своей любимой он хотел дарить не только цветы.

О том, передал ли он на Большую землю привет для своей настоящей жены, доклад связных умалчивает.

Знаменитая сцена из «Семнадцати мгно­вений весны» в кафе «Элефант» символизировала непоколебимую верность Максима Максимовича Исаева-Штирлица жене и Родине. У Ивана Даниловича Кудри (оперативный псевдоним — Максим), оказывается, тоже была семья, и где-то далеко на востоке шли его грибные дожди памяти.

17 ноября 1938 года в анкетной графе «семейное положение» он сообщил телеграфным стилем:

«Женат. Кошкина Капитолина Ивановна, домашний адрес: гостиница «Селект», номер комнаты — 25».

В гостинице им жилось неплохо, так что 29 мая 1941 года свою автобиографию он дополнил:

«Имею жену и двоих детей. Жена — сотрудник НКВД».

В его личном деле появились данные о том, что Капитолина Кудря на четыре года младше супруга и что за год до войны она родила ему Аркашу, а в год начала войны — Борю.

Раиса Окипная тоже была замужем. Ее девичья фамилия — Капшученко. Вышла Рая замуж, когда училась в музучилище, из которого ее с треском отчислили из-за ареста отца-священника. О судьбе молодого супруга Павла Окипного ничего не известно.

Тема подпольной любви женатого разведчика-коммуниста и замужней подпольщицы-певицы не приветствовалась. Ближайшей боевой подругой Ивана Кудри изображали Марию Груздову.

МАТЬ РАЗВЕРНУЛА ПАКЕТ И УВИДЕЛА НОСОК РАИ, А В НЕМ — ЕЕ СПУТАННЫЕ И ОКРОВАВЛЕННЫЕ ВОЛОСЫ

В квартире Нанетты Иван и Рая не только встречались, но и слушали передачи из Москвы, записывали фронтовые сводки и по ним печатали листовки. Принесли туда свою пишущую машинку, место дислокации которой все время меняли. Тоже рисковали, потому что на улице их запросто могли обыскать и арестовать.

В своей тетради Дмитрий Соболев продолжал перечислять причины провала Ивана Кудри:

«Посвятил Нату в курс своей работы. Оставил у нее данную ему пишущую машинку, лейку (фотоаппарат. -Авт.) и др. Много болтали. Между тем он знал, что у нее на квартире бывают работники гестапо и что у нее скрывались, по ее словам, многие сов. ответ. работники (по-видимому, она их и сдавала)... В доме, в котором она живет, находится много квартир гестаповцев».

Ошибка резидента состояла в том, что, доверившись рекомендации Раисы, он не устроил Нанетте проверку. Его не мучили подозрения и тогда, когда он решил пригласить в роскошную квартиру Грюнвальд друзей-подпольщиков — Женю Бремер и Жоржа Дудкина.

Вообще-то, день его 30-летия был через два дня, но Иван почему-то решил отпраздновать его 5 июля. Это вечеринка стоила им жизни.

Из дневника Дмитрия Соболева:

«Стал устраивать свидания с Раей у нее (Нанетты. -Авт.) на квартире. Устроил день своих именин. Пригласил своих Женю и Жору... 5 июля Иван с Раей взяли от Наты машинку и через 15 минут по дороге были арестованы... На другой день, не зная об аресте Раи и Вани, Женя и Жора зашли к Нате в поликлинику и вместе направились пройтись. Возле дома Короленко, 33 Ната исчезла. Они ее не ожидали, зная, что она их найдет. Через несколько минут Ната действительно подошла к ним, и в этот же момент их арестовали. Жоре удалось по дороге в гестапо бежать».

Марии Груздовой чудом удалось избежать ареста. Из письма начальника Украинского штаба партизанского движения Тимофея Строкача наркому государственной безопасности Всеволоду Меркулову 27 мая 1943 года:

«Со всеми материалами, в частности, со стенограммами Груздовой, имевшей задание информировать ЦК КП(б)У о состоянии партийного подполья г. Киева, детально ознакомлен тов. Хрущев Н. С.

Ввиду целого ряда подозрительных обстоятельств, имеющихся в настоящих материалах, в особенности о наличии прямого задания Груздовой от Кучеренко Ивана, который в настоящее время ведет провокационно-предательскую работу среди партийного подполья г. Киева — тов. Хрущев выразил большое подозрение в отношении Груздовой и представленных ею сведений».

Со временем, однако, подозрения с Марии Груздовой были сняты. К 20-летию Победы в числе других членов груп­пы Максима ее наградили орде­­ном Отечес­т­вен­ной войны І сте­пени.

Мария вышла замуж за бывшего киевс­кого подпольщика Николая Слободенюка, вместе с которым ушла из Киева и попала в партизанский отряд Попудренко, откуда ее переправили в Москву. Историк Татьяна Евстафьева рассказала, что когда-то встречалась с Николаем Слободенюком. Марии Груздовой уже не было в живых, а он пожаловался, что жене после войны не разрешали преподавать в школе. Возможно, до конца так и не поверили.

О последних днях Ивана Кудри, который в тюрьме гестапо твердил, что он студент Кондратюк, есть лишь единственное свидетельство. В одной камере с Кудрей оказался Иван Кучеренко, секретарь подпольного киевского обкома и горкома комсомола, которому чудом удалось выжить и который из-за этого считался предателем. Из доклада Марии Груздовой:

«Однажды днем или вечером (точно он не помнит) к нему в камеру бросили буквально неживого человека. Этот человек лежал два дня, ничего не ел, не пил, причем с рук у него ручьями текла кровь. Кондратюк тогда уже сидел третий месяц, и его продолжали все время пытать. Когда его бросили в камеру Кучеренко, то он был в таком состоянии, что не мог говорить, а только стонал... В следующий раз при допросе пытки продолжались. Его подвесили вверх и кололи иголками под пальцами ног и рук. Это делали в присутствии Кучеренко».

После войны нашлось несколько женщин, сидевших вместе с Женей Бремер в одной камере, потом с ее мамой, которую убили вслед за дочерью. Соседки рассказывали, что Женя не теряла самообладания до последних дней. Как этнической немке ей давали улучшенный паек, и некоторые женщины завидовали.

Потом Окипной и Бремер устроили очную ставку. Наутро Женю приволокли в камеру, и еще несколько дней она промучилась без сна, потому что изуродованное тело не позволяло ни сесть, ни лечь.

В тюрьме был порядок — расстреливали в понедельник, среду и пятницу. Однажды комендант тюрьмы распахнул дверь в ка­меру и, глядя на Женю, заорал: «Шнель!». Он всегда так орал, когда уводил на казнь. Из соседней камеры точно так же он увел Раю. Это была пятница, 6 ноября. А день казни Ивана Кудри неизвестен.

Без содрогания невозможно читать опубликованный в одной из киевских газет рассказ матери Раисы Окипной. Артистку, судя по всему, немцы истязали с особым ци­низ­мом, мстя за свои прежние восторги. Однажды сотрудница гестапо принесла родителям Окипной пакет. Мать развернула его и увидела носок Раи, а в нем — ее спутанные и окровавленные волосы.

В тот роковой вечер 5 июля 1942 года, когда арестовали Ивана Кудрю и Раису Окипную, гестаповцы произвели обыск в его квартире на Пушкинской. В ящике письменного стола Ивана они нашли фотокарточку Раи в роли Кармен.

P. S. Сайт shram.kiev.ua благодарен редакции «Бульвара Гордона» и выражает благодарность за содействие в написании статьи Станиславу Федоровичу Вин­нику — бывшему руководителю одного из подразделений 9-й службы КГБ УССР, в 1965 году принимавшему участие в подготовке материалов к правительственному награждению Ивана Кудри и членов его группы.